Пролог

Тогда, господи, сотри нас с лица земли и создай заново более совершенными...

Аркадий и Борис Стругацкие
"Трудно быть богом"

Её разбудил детский плач. На улице, прямо за дверью, надрывался младенец – заходился от страха, срываясь на хрип. Рон рядом с ней пошевелился во сне и пробормотал что-то невнятное. Раздался звонок в дверь.

– Я открою, – сказала Гермиона, дотянулась до палочки, лежавшей на прикроватном столике, и произнесла «Люмос». Рон открыл глаза и сел на постели.

В дверь снова позвонили. Ребенок продолжал плакать.

Они вместе прошаркали в прихожую, Рон отодвинул Гермиону за спину и открыл дверь, держа палочку наготове.

Перед ними стоял Невилл. Он держал кричащего младенца на вытянутых руках – подальше от себя.

Гермиона поймала себя на том, что даже в мыслях не может заставить себя назвать девочку по имени.

– Что случилось? – спросил Рон, опустив палочку и отступая в сторону, чтобы пропустить Невилла в дом.

Невилл держал ребенка так, будто это был неодушевленный предмет. На мгновение Гермионе показалось, что он просто разожмет руки и уронит младенца на пол, но вместо этого Невилл избавился от своей ноши, сунув ее Гермионе в руки.

Она машинально приняла младенца и так же машинально начала его укачивать. Крики продолжались – ребенок словно бы и не заметил перемены.

– Она все время орёт, – безжизненно произнес Невилл, оставаясь на крыльце.

– Чего ты хотел от младенца? – раздраженно ответил Рон. – В этом возрасте они только и делают, что плачут, едят и пачкают пелёнки. Это потом они вырастают и начинают пакостить по-настоящему.

– Не хочу в этом участвовать, – пробормотал Невилл, пятясь назад. – Мне не справиться.

– А нам, значит, справиться? – сорвалась Гермиона. Младенец по-прежнему захлебывался плачем. – Черт возьми, Невилл, что ты ещё придумал?.. – Она перехватила сверток с ребенком, и ей, кажется, наконец удалось найти подходящее положение – крики утихли, сменившись редкими всхлипами. Гермиона осторожно, словно не очень доверяя себе, погладила маленькую головку, разбирая тонкие пряди темных волос. Волосы были очень мягкие на ощупь.

– Ладно. Заходи, поговорим, – сказала она, укачивая младенца.

– Не о чем говорить, – ответил Невилл, но все-таки пошел следом за ней и Роном на кухню, прикрыв за собой дверь.

Гермиона села, стараясь не потревожить наконец успокоившегося младенца.

Рон нашарил в буфете бутылку c огневиски и разлил его в три бокала.

Невилл осушил свой одним глотком.

– Странно, – задумчиво произнесла Гермиона. – Мне казалось, ты понимал, на что идешь, когда брал её. И ты, и Ханна. Я была на слушании по удочерению, я помню, как и что ты говорил. Хотел, чтобы всё было справедливо. Хотел помочь ей.

Лицо Невилла исказилось от гнева.

– Да, чтобы все было справедливо... – негромко проговорил он. – Но помогать я ей не собирался.

Гермиона рефлекторно прижала ребенка к себе.

– Ты хотел отомстить ей.

– Да, – кивнул Невилл. – Наверное, у меня в голове помутилось... Но да, хотел. Солгать оказалось так просто – нужно было лишь говорить то, что от меня ждали. И они разрешили мне взять её.

Невилл помолчал, сжимая пустой бокал в ладонях.

– Похоже, ты одна предупреждала, что найдутся люди, которые будут мстить этим детям. Жаль, что к тебе не прислушались. Но меня-то ты таким не считала, правда?

Гермиона не ответила. Невилл был прав: ей и в голову не приходило, что Невилл окажется способным даже подумать о чем-нибудь подобном. Хотя – пережитое горе меняет людей самым неожиданным образом. Это она знала.

– Знаешь, я ничего плохого ей не сделал. Не смог, – тихо сказал Невилл, будто в ответ на её невысказанные мысли. – Но вырастить ее я не сумею. Не сумею видеть в ней просто ребенка. Я всегда буду помнить, кто она. У меня от неё мурашки. И... и она все время плачет. Беспрерывно.

– Надо было вернуть её в Комитет по опеке, – резко прервал его Рон. – Не тебе одному тяжело приходится, Невилл. Гермионе до сих пор кошмары снятся, про Малфой-мэнор. И ты решил взвалить это всё на нас? Ты что себе думаешь? И вообще, разве по закону можно вот так взять и бросить её у нас?

– А? – Невилл вздрогнул, стоило Рону упомянуть про Гермионины сны. – А, да. По закону можно. Я проверял. Удочерение в частном порядке. Ну то есть – если вы оба согласитесь...

Гермиона заметила, что у нее слегка дрожат руки. Девочка уже почти уснула, и она чувствовала теплую тяжесть маленького тела.

– Я не знаю... Это не совсем то, что... То есть... Я не знаю. – Она запиналась, с трудом подбирая слова. – Да что же это такое! Это нечестно! – в конце концов выпалила она. – Почему мы? Почему ты просто не вернул её Министерству?

– Она просто ребенок. Наверное, я боялся, что она попадёт... – Невилл беспомощно пожал плечами. – Ну, попадёт к кому-нибудь вроде меня. Если её возьмете вы, я буду знать, что все в порядке. Вы позаботитесь о ней. Или найдете того, кто позаботится.

Невилл поднялся.

– Слушайте, мне правда очень жаль, что всё так получилось.

– Не надо, – тихо ответила Гермиона. – Возвращайся домой, Невилл. Ты правильно поступил, и это главное. Мы что-нибудь придумаем.

– Правда? – резко спросил Рон. – Я на это не соглашался, Гермиона! У нас... У нас даже нет ничего для младенца!

И это было еще слабо сказано. Они вообще не были готовы к появлению ребенка в их жизни. Оба еще учились в Хогвартсе, получая небольшую стипендию от Министерства, позволявшую дотянуть, не работая, до окончания седьмого курса. Дом, в котором они жили, не был их собственностью. Он принадлежал Биллу, который получил его от Гринготтса при заключении контракта. Дом не нравился Флёр – слишком маленький, с крошечной кухней и необыкновенно запущенным садом, в котором водилась безвредная, но многочисленная нечисть. А Биллу не нравилось спорить с Флер. В результате, Гермиона и Рон получили возможность жить в отдельном доме, не тратя свои скромные средства на арендную плату. До сих пор им вполне хватало такого жилья – но до сих пор их было только двое.

Теперь все изменится, подумала Гермиона. Рон не хочет этого признавать – пока. Но все уже изменилось.

– Мы всё купим утром.

– У тебя утром занятия! – возмутился Рон, невольно повысив голос. Гермиона только махнула рукой – "тише!"

– Нет. Уже нет.

Невилл с несчастным видом покачал головой.

– Простите. Правда. Что я натворил...

Тут Гермиона была склонна согласиться, но Невилл выглядел совершенно раздавленным, и ей не хотелось его добивать.

Это было непохоже на неё – за каких-то три минуты решиться на такой шаг. Гермиона Грейнджер мыслила слишком рационально для того, чтобы верить в судьбу. Но, с другой стороны, она всегда чувствовала, что каждому приходится играть теми картами, что ему выпали. Им выпал этот ребенок. Они имели полное право отказаться, и никто бы их не осудил, но почему-то отказ казался нечестной игрой.

– Всё наладится, – услышала она свой голос, как будто со стороны. Ребенок крепко спал у неё на руках, и ей почти удалось поверить, что они справятся.

– Скажи, – спросил Рон напряженным голосом, – ты дал ей новое имя?

Невилл покачал головой.

– Нет.

Увидев изумленное лицо Рона, он добавил:

– Не смог. Это как-то неправильно. У неё ничего не осталось от самой себя. Ни одного воспоминания. Ничего, кроме имени.

– Да, – медленно ответила Гермиона. – Наверное, ты прав.

На сердце стало тяжело, но имя уже прозвучало:

– Вот ты и дома... Беллатрикс.